Шоколадный режиссер не крадет чужих зонтиков

Шоколадный режиссер не крадет чужих зонтиков

Режиссер Георгий Михалков (так зовут этого человека по паспорту) более известен как Егор Кончаловский. Сын, брат, племянник, внук и правнук великих, Кончаловский-младший снимал рекламные ролики для "Сникерса", "Кэдбери" и "Виспы", за что получил прозвище "шоколадного режиссера", а сейчас работает над своим первым полнометражным художественным фильмом. Мало кто знает, что Егор учился в Оксфорде и Кембридже, и даже является представителем в России оксфордской школы St. Clare’s.

— Егор, говорят, отец твердил тебе чуть ли не с пеленок: "Учиться будешь за границей". Ты воспринимал эти обещания всерьез?
— Да. И чем дальше, тем серьезнее. Я даже не стал поступать после школы в какой-нибудь московский институт, а пошел в армию, чтобы потом она не "висела" надо мной до 28 лет. Но после армии я два года не мог уехать из России — этому очень сопротивлялся дед.

— Почему?
— Ему должно было исполниться 75 лет, и он ждал... орден. Но ордена не дали, а я в результате два года болтался между Россией и Францией. Одной ногой я был в Париже — успел съездить несколько раз, поучить там... английский в международных школах.

— В Сорбонну поступать не хотел?
— Нет, я хотел получить англосаксонское образование — оно более универсально.

— А что мешало заниматься английским в России?
— Ничего не мешало. В Москве у меня было целых два репетитора — англичанка и русская. И даже специальный преподаватель по английской культуре, литературе и истории. Это был Борис Кагарлицкий, сын знаменитого шекспироведа. Он знал восемь языков и работал... лифтером. Сидя у лифта, мог читать древний норвежский эпос на языке оригинала...

— Хорошо, а как же ты из Франции попал в Оксфорд?
— В 1988 году, когда я уже жил в Париже, я пришел в советское консульство и сказал: все, остаюсь во Франции. Помню, был непростой разговор с консулом, но я настоял на своем, и получил статус "российского гражданина постоянно проживающего за рубежом" (кстати, он был действителен до прошлого августа). Затем я перебрался в Англию, чтобы учиться на английском. Приехал к отцу в Лондон, а он говорит: ищи сперва школу, с твоим знанием английского поступить в университет нереально. Один папин знакомый присоветовал школу в Оксфорде, которая называлась "Сент Клэрс" (St. Clare’s). И я отправился туда.

— И тебя сразу приняли, без всяких рекомендаций?
— Да. Я просто пришел с улицы: "Здрасьте, хочу учиться у вас". Мне ответили, мол, очень интересно, а кто вы собственно такой? "Я — советский парень", — говорю. Они: "А чем вы занимаетесь?". Я им рапортую: "Последняя моя профессия — сержант Советской армии". О!

Это было время интереса к Советскому Союзу: перестройка, гласность, Горби... "Ваш уровень знания языка недостаточен, — заметила директриса, — но... под вашу ответственность мы вас возьмем. Придется усердно заниматься". Так я оказался первым и в то время единственным русским учеником этой школы, причем я был года на три-четыре старше остальных учеников.

— Неужели твоя фамилия не произвела впечатление на директрису?
— Никакого. В Англии отец стал известен только сейчас, своей "Одиссеей", а в тот момент им это имя ничего не говорило. Три года спустя, когда я учился в Кембридже, в маленьком кинотеатре показывали фильм Никиты Михалкова "Урга", и кто-то поинтересовался (а я представляюсь везде как Михалков-Кончаловский): "Вы имеете какое-то отношение к этому режиссеру?". Да, говорю, это мой дядя.

— Итак, в элитную школу тебя приняли сразу, без всяких тестов?
— Да, по итогам собеседования. Кстати, сейчас я имею право сам отбирать в эту школу русских детей по их отметкам, по рекомендательным письмам, характеристикам. Я — официальный представитель "Сент Клэрс" в России и уже отправил туда на учебу человек десять. Причем никакой рекламы я не даю, только из уст в уста. И хотя англичане мне платят небольшой процент, это не профессия. Кстати, администрация школы сама предложила гонорар, до этого я занимался набором бесплатно.

— Сколько стоило твое обучение в школе?
— Более 15 тысяч долларов в год. Платил, естественно, отец — у меня таких денег не было и быть не могло.

— Хватало ли тебе твоих знаний английского?
— Английский я знал хуже всех в классе, поскольку занимался им интенсивно, но недолго, поэтому ощущение второгодника преследовало меня постоянно. Но через полгода язык как-то сам собой "открылся".

— Что ты изучал в "Сент Клэрс"?
— Курс назывался "Международный бакалавриат", и давал он отличное базовое образование. Я бы хотел, чтобы у моей будущей жены был такой диплом — для жены достаточно... Из списка, который предложили, нужно было выбрать шесть предметов. Я предпочел историю, биологию, математику, историю искусств, русский и французский.

— Насколько справедливо утверждение о спартанских условиях британских школ?
— В нашей правила не были суровыми. Там, к примеру, разрешалось курить. По английским законам курить можно после 16 лет, и даже на уроке, если он проходит в саду, и ты не мешаешь окружающим. В школе есть бар, где достигший 18-летия ученик может спокойно выпить пива или даже вина. Правда, бармена не надуешь — он знает, кому сколько лет. И может сказать: "Знаешь, тебе хватит".
    Существует свобода передвижения, но в 11 часов вечера студент обязан быть в кампусе. Правда, я снимал отдельную квартиру — это не запрещено. И, конечно, все должны исправно посещать занятия. Можно и не ходить, но тогда твоим родителям напишут: извините, мы не вправе брать с вас деньги за образование. Подобные рапорты я бы мог получать сам, поскольку мне было больше 18 лет, но я был дисциплинированным и не мог позволить себе прогулы.

— Кто из иностранцев учился вместе с тобой?
— Помню, было много скандинавов — шведы и норвежцы. Много итальянцев. И китайцы из Гонконга.

— А как ты попал в Кембридж?
— Моя школа стала как бы мостом в университет, поскольку в него зачисляют по итогам выпускных экзаменов. В конце первого года мы сдавали пробные экзамены, которые были обставленные совсем как настоящие. Ближе к окончанию нас всех стали вызывать к специальному человеку в школе, который назывался "офицер по карьере". Он спрашивает: "Чем вы хотите заниматься в будущем?". Допустим, вы отвечаете, мол, философией. "Точно философией?". Да. "Хорошо, зайдите чуть позже". И через некоторое время тебе выдают полную информацию по дюжине университетов: где какие требования, куда сложно поступить, куда легко, какой лучше.
    Я хотел изучать философию и историю искусства. "Вот список учебных заведений. Есть какие-то предпочтения?". Я ответил: "Кембридж".

— Почему? По соображениям престижа?
— Вот и она об этом спросила и предупредила: "Учтите, Егор, все знают, что для искусствоведов предпочтительнее окончить Лондонский институт Корто. Но если вы намерены работать банкиром или продюсером, то лучше Кембридж". Я хотел именно Кембридж. Это же легенда!

— И что было дальше?
— Как я уже сказал, выпускные экзамены в школе являются вступительными в университет. До этого ученикам устраивают собеседование с профессорами выбранных университетов. Я съездил на пять таких бесед, мне сказали, сколько баллов в сумме надо набрать на выпускных экзаменах. В Кембридже сказали 35 баллов, в Корто — 31, в Лондонском королевском колледже — 30, и так далее. На школьных экзаменах можно набрать максимум 42 балла, получив за каждый из шести изучаемых предметов высшую оценку "семь". Я набрал 34, но в Кембридж меня приняли.

— Опять "спасибо перестройке"?
— Пожалуй, да.

— А как был решен денежный вопрос?
— Опять платил отец, на этот раз около 20 тысяч долларов в год. Еще в школе я начал зарабатывать сам, преподавая русский язык. В "Сент Клэрс" учил "великому и могучему" тамошних учителей — тогда было модно знать русский. А в Кембридже, будучи второкурсником, я уже числился в штате. Забавно! Два года студенты сдавали экзамены по русскому языку по тестам, записанным на пленку моим шепелявым голосом.

— Говорят, в Кембридже не церемонятся со слабыми студентами...
— Да. Если ты не сдал экзамен, то отчисляешься без права восстановления. И деньги не возвращают. Дамоклов меч отчисления висел и надо мной. Первый год я занимался философией, а это предмет, построенный на логике и на жонглировании языком. Со мной учились люди, владеющие языком в совершенстве. Моего английского оказалось мало, были вещи, которые я плохо понимал. А потом философия вообще перестала меня интересовать.
    Когда я это понял, я решил поменять предмет. В Кембридже оценки ставят таким образом: "единица" — это превосходно "пять с плюсом". Те, кто получает "единицу", талантливые люди, которые в будущем внесут вклад в философию. "Два-один" — это отлично, "два-два" — это хорошо, "три" — это зачет. Все, что больше "трех" — провал.
    Для того, чтобы поменять предмет, надо получить "два-два" — то есть хорошо, получаешь "зачет" — поменять дисциплину ты не можешь, должен продолжать ее изучение. Странная система! Мне нужно было получить "два-два". И эту оценку я получил! Полностью выложился, но получил.

— А что дает Кембридж в смысле связей, престижа?
— Если Оксфорд — инкубатор для культуры, то Кембридж — инкубатор для парламента. Например, редактор студенческой газеты по окончании университета моментально получает пост в большой серьезной газете — или в "Таймс", или в "Геральд трибьюн". Секретарь союза студентов — будущий профсоюзный деятель. Театр Кембриджа — сильнейший, все агенты приезжают смотреть и набирать актеров, хотя будущая "звезда" может учиться на математическом факультете...

— Как был устроен в Кембридже твой студенческий быт?
— Мне повезло — у меня оказалась лучшая комната в колледже. Это была студия с "ломаным" потолком и стеклянной крышей. Получил я ее в результате жеребьевки, но было условие — на следующий год я должен был передать ее другому студенту, а себе "вытянуть" похуже. Но я сделал хитрый политический ход — отправил письмо "Мастеру колледжа". Это лорд (забыл его имя) он был еще министром в кабинете Тэтчер, но она его выгнала за либерализм. Я написал: "Я — русский, у меня нет другого места в мире, кроме этой комнаты в кампусе", и попросил дать лучшую жилплощадь.

— Да ты — авантюрист, до такого надо додуматься!
— Более того, во время каникул мне разрешили не увозить из комнаты свои вещи. Я там очень обжился. Мебель стояла пристойная, картины на стенах. Иногда я лежал на кровати и сквозь стеклянную крышу наблюдал рассвет...

— А когда сегодня к тебе приходят родители, ты не пытаешься отговорить их отправлять ребенка за рубеж? Ведь он может вернуться оттуда другим человеком...
— Я всегда предупреждаю, что это серьезный шаг. Одно дело посмотреть рекламную видеокассету: грандиозная библиотека, сад, где читают лекции по Шекспиру... Это прекрасно, но, с другой стороны, надо быть готовым к тому, что мозги меняются.
    У меня они изменились меньше, потому что я — "совок". Я служил в армии, был комсомольцем, знаю, что такое профком-партком-местком, которые подписывают бумаги на выезд. Я спокойно вернулся в эту постсоветскую среду. Хотя и пережил шок: все-таки отсутствовал в России почти восемь лет.
    Но те, кто уезжает учиться сейчас, они уже другие, они ближе к западной молодежи. Мы были изолированы от мира. Я когда впервые приехал в Париж, чуть с ума не сошел от происходящего вокруг. А из этих ребят многие уже не раз бывали за границей. Почти все, отучившись в университете, возвращаются и становятся международными людьми.
    Это здорово! Потому что они приносят с собой не то, чтобы другую систему ценностей, у нас у самих прекрасная система, но они способны ее имплантировать. Можно прекрасно понимать, что нужно, например, платить налоги или что морально, а что нет, но не следовать этому.
    В Англии, к примеру, не следовать системе ценностей достаточно трудно. Вот я три раза забывал в метро очень дорогой органайзер с ручкой "Картье" и за копеечный штраф получал его обратно в бюро находок. Эта чужая честность делает тебя таким же. Если ты нашел дамскую сумочку, ты уже не станешь смотреть, сколько там денег, а тоже отнесешь ее в "Lost & Found". Есть хорошая английская пословица: "Никогда не кради чужих зонтиков"...

— А что самое основное, чему ты там научился?
— Пожалуй, это свобода мышления. В Англии 16-летнему ученику могут спокойно поручить написать сочинение на тему "Как язык определяет сознание?" или "Морален ли аборт?". Я в свои 22 никогда и не думал на эти темы. В средней школе мы учились в другой системе координат, свобода мышления отсутствовала полностью.
    В принципе, российское образование серьезное, особенно техническое, но должна произойти смена поколений. Научить свободных людей можно будет только тогда, когда в профессора придут люди новые — свободные! 

Автор: Васюхин Влад
Источник: Журнал "Обучение за рубежом" - №3(4) март 1999г.